Выступление на 8-м общекадетском съезде

вице-фельдфебеля 26-го выпуска Михаила М. Скворцова.

 

  Ваше Высокопреосвященство! Ваше Высочество! Милостивые государыни и милостивые государи! Дорогие друзья-братья,  бывшие кадеты! Родные Княжеконстантиновцы!

      Много различных школ существовало  на Божьем свете, много их существует  и в данный момент, но не знал мир школ равных по своим устоям славным кадетским корпусам Российской Империи. Первый Русский Великого Князя Константина Константиновича  Кадетский Корпус был тридцать третьим звеном в цепи. Это было блестящее звено, в блеске которого отражались все предыдущие тридцать два.

      На чужбине, в исключительно тяжелых  условиях, наш корпус сумел сохранить дух старых корпусов, и представлял собой кусочек России, физически отрезанным от родины; духовно же это была Россия.

      Каждый корпус имел свои традиции, имел свое славное прошлое. Наш корпус, помимо своего  собственного, унаследовал и впитал в себя многое от старых корпусов, хранил это и гордился своей долей, их наследника. В крови нашего корпуса была кровь почти что всех корпусов: не мудрено что организм был крепким и здоровым.

Поступая одиннадцати или десятилетним мальчиком, маменькин сынок превращался очень скоро в молодого воина и выходил из корпуса Русским человеком в лучшем понятии этого слова, с твердыми убеждениями и с блестящим девизом Августейшего Шефа: ВО ИМЯ ДОБЛЕСТИ, ДОБРА И КРАСОТЫ.

      Я хочу предложить вашему вниманию  ряд отрывков из моих воспоминаний о первых трех месяцах в жизни кадета, новичка-первоклассника, и постараюсь описать своими воспоминаниями то, что нам всем так дорого, что нас так связывает, и что нас соединило сегодня на восьмом общекадетском съезде.

      Итак, я приглашаю всех дорогих Княжеконстантиновцев вернуться мысленно в родные стены и еще раз пережить с героем моих воспоминаний то, что пережили многие из нас, впервые попав в них.

      Я надеюсь, что всем остальным братьям-кадетам, как и нашим дорогим гостям,  это будет не менее интересно, и послужит хотя бы очень маленькой иллюстрацией к тому: что такое был наш славный  Первый Русский Великого Князя Константиновича Кадетский Корпус.

С глубоким уважением, и истинной братской любовью,  близким и родным моему сердцу Татьяне Александровне и Борису Евгеньевичу Плотниковым посвящаю я свой рассказ.

 


 

Вася Орлов.

 

      10-ое сентября, 8 часов утра. Станция Белград – Дунай. На вокзале всюду слышится русская речь. Человек около ста взрослых провожают своих детей, внуков или племянников, уезжающих в Белую Церковь в первый класс Кадетского Корпуса. До отхода поезда осталось еще десять минут и русская речь моментами заглушается  ревом детишек впервые отрываемых от родителей. Вася Орлов стоит со своими родителями и слушает наставления отца:, пока мать бесполезно  пытается остановить свои слезы. «Будь хорошим товарищем, слушай начальство,  учись и пиши», говорит отец. «Хорошо тебе», думает про себя Вася, «ты остаешься с мамой, а я где-то далеко, далеко, сам, беззащитный, где каждый может обидеть и ии…» Вася начинает плакать  безутешно и безнадежно. Валерианка, которую они утром принимали с мамой, в подобных случаях видимо не действует. Первый звонок. Рев усиливается вдвое. Повсюду происходит одно и тоже. Родители крестят своих детей, целуют и усаживают их в отдельный вагон, куда малыши лезут, как на заклание. Ко второму звонку все окна вагона заполнены детскими мордочками зареванными и вспухшими.  На перроне остаются только провожающие родственники с платками наготове. Третий звонок, поезд медленно двигается. Крестят отходящий поезд родители, даже наиболее крепкие из детишек не в силах удержать слез. Что же будет впереди?

      Вася забился в угол вагона, уткнулся мордочкой в повешенное на крючок пальто и всхлипывает одиноко, как сирота обиженный и никому ненужный. «Не любят, не любят они меня», думает про своих родителей Вася. Невольно вспоминает он все ужасы, которые рассказывал ему про  корпус Петя-гимназист»: стригут как баранов, кормят порченными продуктами, старшие избивают малышей, а воспитатели озлобленные старики, которые только и знают, что ставят малышей на какой-то штраф. С горя и обиды Вася полез под сидение и достал корзину полную съестных припасов, по содержимому которой можно было подумать, что Васина мама тоже верила рассказам Пети-гимназиста. Достав себе яблоко, и предложив второе  сидящему напротив товарищу по несчастью,  который все еще платком усиленно тер упрямо слезящиеся глаза,  Вася уставился в окно и смотрел на мелькающие телеграфные столбы безразличным взглядом. Дорога была без особенных потрясений и какое-то тупое оцепенение охватило все детское существо. Сознание собственного бессилия заменило чувство обиды, но все же сердце сжималось при мыслях о доме и о той неизвестности, что была впереди.  Так в сомнениях и размышлениях, прерываемых подкреплениями из маленькой корзинки, и прошла, в общем, вся дорога. Но вот проехали Красную Церковь и вскоре поезд остановился. «Бела Црква» прочел Вася название станции. Еще раз сильно сжалось сердце и, взяв свой чемоданчик и корзинку, Вася вышел вслед за другими из вагона. На перроне  приехавших встретил какой-то пожилой господин в форме с золотыми погонами. «Строиться» – услышал первый раз в жизни Вася. Каких-то два больших кадета в формах расставляли мальчиков в известном порядке так, что когда вся процедура была закончена,  то оказалось два ряда. «На пра-во»,  услышал Вася и повернулся; кое-кто из мальчиков почему-то оказался лицом к Васе, и опять двое взрослых кадета ходили по рядам и поворачивали кого следует. Один из них при этом почему-то приговаривал: «Эх ты, сено-солома». «Шагом марш!» От вокзала прошли два квартала вправо и повернули налево. С прfвой стороны Вася увидел три больших здания. Среднее из них было больше крайних и было желтоватого цвета. Когда подошли вплотную к нему, Вася прочел на фронтоне «Первый Русский Кадетский Корпус». Разделяли слова  Русский и Кадетский большие две буквы К под короной. Прошли через швейцарскую. Швейцар Григорий стоял у входа и смотрел с улыбкой на своих будущих друзей и мучителей, вероятно пытаясь определить кто в какой категории окажется. Поднимаясь по лестнице, на первой площадке, Вася прочел «Помните чье имя носите». Под надписью было нарисовано в красках какое-то красивое здание. Проходя через маленький кусочек коридора на первом этаже, Вася прочел «Полоцкий коридор». Поднялись наверх на 2-й этаж, повернули налево в широко открытые двери и вошли в «Одесский коридор». Остановились и наконец-то можно было поставить на пол чемоданы. Подошел тот самый пожилой господин в форме, который встречал детей на вокзале и сказал: «Я ваш воспитатель, чин мой подполковник, фамилия Левицкий.  По всем вопросам обращайтесь ко мне и к моим двум помощникам, которые будут проводить с вами все свободное от занятий время. Дальше воспитатель проверил по списку приехавших, и всех повели в спальню. На железной табличке над одной из кроватей Вася прочел – В. Орлов. В ногах кровати стояла табуретка, на которой было сказано поставить чемодан. Дальше все шло как в калейдоскопе, одно за другим сменялось так скоро, что Вася даже не успевал определить хорошо это или нет. Отвели к доктору на медицинский осмотр, искупали в бане и выдали форму, отобрав решительно все штатское. Полученное белье оказалось Васе совсем не по росту. Кальсоны достигали до подмышек, а рубаха прикрывала колени. Орлов оказался далеко не единственным в подобном положении, у некоторых мальчиков картина была обратного характера, белье оказалось слишком тесным. Всю эту группу повели в цейхгауз, где каптенармус, старый вахмистр с большими усами, с недовольным видом обменивал неудачные смены. Тут же примеряли и ботинки. В четыре часа напоили мало сладким чаем с большим куском белого хлеба без масла и вернули в роту. И всегда и всюду строем. Когда в роте остановились, помощники воспитателя выровняли строй, поставив тех кто повыше на правую сторону, а дальше влево по росту. Помощник воспитателя предупредил, что сейчас придет командир роты ген. штаба полковник Ивановский, и научил как надо здороваться.  Звеня шпорами из глубины коридора к строю подходил командир роты. »Смирно» скомандовал воспитатель, «равнение направо». Воспитатель размеренными шагами прошел навстречу к командиру роты и что-то такое ему говорил держа руку под козырек. Ротный остановился посередине строя и Вася увидел еще одного своего начальника. «Здорово, орлы» ласково с улыбкой поздоровался командир. «Здравия желаем господин полковник»  нестройно пискливыми голосами ответил, заранее подготовленный  старшими кадетами, строй. Ротный поговорил о чем-то  с воспитателем и старшими кадетами, и стал осматривать пополнение. «Это что еще за парикмахеры?» »обратился ротный к помощникам воспитателя уже менее ласковым голосом, и указывая пальцем на нескольких малышей, добавил – «постричь немедленно!»

      Старшие кадеты вывели немедленно из строя нескольких, в том числе и нашего героя. Еще перед отъездом отец хотел постричь его наголо по уставу, но мать отговорила отца, уверяя, что если Васеньке сделать прическу, но аккуратную, то его не заставят стричься. Для этого мама сама сводила Васю в какую-то дамскую парикмахерскую, где знакомая парикмахерша сделала Васе прическу скромную и аккуратную. Мать дала хорошо на чай, и успокоила сына, что он у мамы не будет ходить арестантом. Одного мама не учла: ротный был других взглядов. «Веди их к Козорезу, пусть их приведет в христианский вид», приказал ротный.  От этих слов Орлов чуть не заплакал  и вспомнил Петю-гимназиста, «стригут как баранов, ну как коз, какая разница?» Прошли в спальню второго класса, где какой-то кадет постарше стриг кадета сидящего на перевернутом сорном ящике. «Козорез», обратился к стригущему старший кадет, «вот тебе еще пятерка». Так напугавшее слово Козорез оказалось фамилией кадета второго класса, который умел стричь и был уже в корпусе, так как держал переэкзаменовку.  Вася облегченно вздохнул и через несколько минут расстался с маминой скромной и аккуратной прической. Все деньги, перочинные ножички, цепочки, кошельки и ручные часы, все это было забрано воспитателем и записано книжку-тетрадь, где была уже страница для каждого первоклассника. Вскоре был первый ужин вдали от родных. Добрая половина этого ужина досталась тому же Козорезу, который сидел старшим за столом. Смертная тоска охватила Орлова и не плакал он лишь потому, что никто не плакал. Все окружение было очень смирно и вероятно настроено также как и Вася. После ужина была поверка, молитва, и наконец ложились спать. Умывшись холодной водой, почистив зубы и получив разрешение от помощника воспитателя ложиться, Вася пошел в спальню. На твердых досках соломенный туго набитый матрац, с которого малыши в первую ночь без конца сваливались на пол, две простыни, подушка с наволочкой и одно шерстяное солдатское одеяло – вот и вся роскошь кадетской кровати. Да еще ее железный остов.

      В половине девятого потушили свет и наступила первая ночь в новой обстановке, первая ночь в корпусе. Всем было сказано лечь на правый бок, левая рука на одеяле, правая под щеку. Даже как спать приказывают, думал про себя Орлов, ясно понимая, что Петя-гимназист был во многом прав. Когда все начальство ушло, Вася забрался с головой под одеяло, так чтобы его никто не видел и не слышал, и помолившись Богу о том, чтобы мама взяла его домой, горько, горько заплакал, всхлипывая до тех пор, пока как убитый не заснул,.

      В шесть часов утра подъем, а затем день полный всяких приготовлений к новой жизни. Первый класс повели в «Киевский коридор», где находились классы. Воспитатель показал каждому его место и раздал учебники и тетради. В этот день съезжались остальные классы второй роты. В тот год в корпусе было только две роты. Первая рота должна была приехать завтра. Быстро пролетели первые два дня в пригонке обмундирования, фуражек, в беседах с воспитателем и старшими кадетами, и первыми строевыми занятиями. От воспитателя младшие узнали, что носить погоны может лишь тот, кто их будет носить с честью, и что далеко не все имеют счастье на своих погонах носить имя Великого князя. «Помните чье имя носите», повторял воспитатель уже знакомую Орлову фразу.  В эти же первые дни Орлов узнал, что первая рота, т.е. 6-ой, 7-ой и 8-ой классы, именуется Ротой Его Высочества, что кадеты 8-го класса величаются старшими кадетами, и что следует уважать каждого кадета старше себя по выпуску, а также и всех своих одноклассников. С приездом старших классов Корпус превратился в кипучий улей. Повсюду шум, смех, во все стороны снуют кадеты разных классов, все чем-то заняты и у всех деловитый вид. За очень маленьким исключением все стали на класс старше, и все разговоры ведутся о том, какой преподаватель будет что преподавать,  какие изменения в  в воспитательском составе, кто с кем будет сидеть на парте итд., итд. И все это происходит как-то живо и радостно. Васе не понятна такая радость, но как-то, не отдавая себе отчета, постепенно он сам начинает  интересоваться некоторыми вопросами, и делиться впечатлениями и новостями со своим одноклассниками. К вечеру второго дня он уже знает о том, кто будет фельдфебелем, хотя еще и не совсем точно понимает это слово. Он знает когда корпус пойдет на кладбище. Знает что нужно знать, чтобы сдать строевой экзамен, чтобы иметь право ходить в отпуск. Ему известно, что в этом году будет «зверская девятка», и что в таком-то классе назначили такого воспитателя, что всем будет «малина» и еще целый ряд страшно важных новостей, в которых он не может еще разобраться сам, но все же чувствует их важность. Какой-то кадет, ростом ниже Васи нес по коридору туго набитый матрац и зычно крикнул ему «посторонись малец»! Вася отскочил не раздумывая и даже не почувствовал ничего странного. Среди однокашников он уже нашел себе товарищей и уже не так тоскливо на душе, хотя настроение его еще и нельзя назвать спокойным. Буря еще не успокоилась, но на горизонте уже показываются первые лучи теплого корпусного солнышка.

На третий день в воскресение корпус в полном составе был в корпусной церкви. Большой зал корпуса, который служил и церковью, был переполнен.  Стройные ряды кадет, а за ними преподавательский и воспитательский состав, ожидали  начала Богослужения.  Сзади послышались шаги и Орлов увидел как вперед прошел Директор Корпуса.  Вслед за ним, на расстоянии трех-четырех шагов, шел в ногу с директором стройный высокий кадет. Вася уже знал, что это дежурный по корпусу.  Началась служба, но новая обстановка отвлекла Васю от молитвы.  По стенам висели портреты  Монархов Российских, Великих князей и полководцев. Особенно поразил Орлова портрет Петра Великого: больше человеческого роста, во весь простенок между окнами. Над клиросами с обеих сторон висели мраморные доски с надписями: "Упокой, Господи, души усопших раб Твоих". Дальше столбиками следовали год, фамилия, имя и выпуск  усопших кадет.  Ближе к середине зала висели мраморные доски с другими надписями: «Окончившие корпус отличными, и опять выпуск, фамилия и имя.  Зал разделялся несколькими арками. Еще при входе Вася обратил внимание, что каждая из них  имела на себе надпись. Эти надписи запомнились на всю жизнь.

      «Не в силе Бог, а в правде», «Только та страна и сильна, которая свято чтит  заветы родной старины», «Один в поле, и тот воин», «Рассеяны, но не расторгнуты», «Храбрым бессмертие».

      Стоять смирно в течение всей службы оказалось довольно утомительным, и Вася почувствовал какую-то слабость под коленями. После литургии был отслужен молебен перед началом учебного года. Приложились к кресту и стали на свои места. Несколько кадет церковников с молниеносной быстротой скатили малиновый ковер разделявший церковь на правую и левую стороны, унесли и поставили перед алтарем все аналои, подсвечники, хоругви и загородочки для клиросов. Также быстро  алтарь стал исчезать, загораживаемый отдельными досками, из которых получилась сплошная стена, на которой был изображен  Московский Кремль. Директор Корпуса повернулся  к строю: "Здравствуйте кадеты!", «Здравия желаем ваше превосходительство» прогремел ответ всего Корпуса. Слабость в ногах Орлова от такого ответа моментально исчезла и какая-то мелкая дрожь рассыпалась по всему телу. «Поздравляю вас с прибытием в стены родного корпуса». «Покорно благодарим Ваше Превосходительство!» прогремел ответ еще более радостный чем первый. Орлов не разделял общей радости, но не мог отрицать присутствия ее вокруг себя.  После короткой речи директора, законченной здравицей за родной корпус, неслыханный до сих пор крик «Ура» из трехсот молодых глоток, словно взрыв пронзил уши Орлова; и он, захваченный общим настроением, впервые в жизни кричал со всеми вместе «Ура» всему тому,  чего он так боялся, чего так не хотел, и что в последствии стало самым светлым, самым родным понятием на всю жизнь.

      «Старший кадет Маслов», продолжал директор. Отпечатывая каждый шаг, с правого фланга роты Его Высочества к директору подошел среднего роста подтянутый кадет и остановился в двух шагах от директора. «Поздравляю тебя  Вице-унтер-офицером и назначаю исполняющим должность фельдфебеля роты Его Высочества». Сказав это, директор подвязал к погону вызванного золотую тесемку. Прокричали «ура» вновь произведенному и вслед за директором вторая рота вышла из зала. Когда поднимались по лестнице, из зала вновь раздавалось «ура». На этот раз рота Его Высочества качала своего фельдфебеля.

      На следующий день начался новый учебный год, а с ним и кадетская жизнь Васи Орлова. Не так просто стать кадетом,  думал Вася в первые недели своей жизни в корпусе. Как ни ступишь – все не так как надо, что ни сделаешь – все не впопад, и как много надо всего знать и уметь чтобы провести день без лишнего наряда или чтобы не попасть на штраф, не говоря уже о многочисленных замечаниях, без которых вообще обойтись невозможно. В один из первых дней своего пребывания в корпусе, Орлов заработал наряд вне очереди за то, что сидел, когда мимо проходил строй. Шла команда в лазарет. Всего четыре человека.  Орлов их и не заметил. Сидел себе спокойно на подоконнике и о чем-то думал. «Эй ты,  шпак, не видишь строй идет?» услышал он, «явись старшему кадету». Старший кадет, помощник офицера воспитателя, или как их принято было называть «дядька» не отнесся строго к новичку для первого раза, и объяснив что следует стоять смирно, когда строй проходит мимо, отпустил его с миром, назначив его дневальным по спальне вне очереди на следующий день. Правда, за сидение на подоконнике Вася через два дня получил два наряда,  но на этот раз от дежурного офицера воспитателя. За то торжествовал наш первоклассник, когда через две недели он сам вел строй в баню, и все кадеты отдавали честь строю. Он, новичок, ведет небольшой строй, а кадеты роты Его Высочества становятся смирно.  Стало понятным и ясным за что дневалил две очереди. Первое свое письмо домой Орлов подписал: «Крепко вас целую, ваш любимый сын, кадет Первого Русского Великого Князя Кадетского Корпуса», а Орлов целиком не поместилось на открытке.

      Вскоре по приезде в корпус Орлов разобрался, что в жизни корпуса есть две линии. Одна официальная – это начальство, т.е. директор, инспектор, ротные командиры, офицеры воспитатели и преподаватели или, как их было принято между собой называть, «ЗВЕРИ». Вторая линия, это кадеты и кадетские традиции со своими требованиями. Две эти линии часто расходились в своих требованиях и приходилось частенько, подчиняясь первой, соблюдать вторую. И по началу это было совсем не просто, но со временем это как-то само собой наладилось и правильный поступок, почти всегда, как-то сам собой напрашивался. Бывали, правда, и промахи, но всегда в пользу второй линии. Приходилось терпеть наказания от «зверей».  Усиленным порядком готовились первоклассники к строевому экзамену, чтобы стать настоящими кадетами и получить право хождения в отпуск. Отдание чести на ходу, стоя на месте, в фуражке и без фуражки,  различные рапорты, знание чинов и имени отчества директора, инспектора, ротных командиров. Все это нужно было знать или уметь исполнить, и в добавок отчетливо и без запинок, словом,  зверски хорошо. Большинство справлялось успешно со всем выше приведенным. После сдачи строевого экзамена новички чувствовали себя уже много увереннее и заслуженнее (если так можно выразиться).

В середине ноября Корпус вышел на первую военную прогулку. Это было одно из первых происшествий особого характера.  Ждали этой прогулки малыши с большим нетерпением. В полном составе, с оркестром впереди,  корпус пройдет по Белой Церкви.  К неудовольствию второклассников рота строилась по большому ранжиру, т.е., по росту, не разбираясь в классах. Такое дело было не по вкусу второму классу,  которому приходилось смешиваться, главным образом, с первоклассниками. И во время построения не один малыш выслушивал предупреждения и угрозы: «Ты мне только подгадь или «смотри держи равнение, не то я тебе…» Год тому назад выслушивали то же теперешние грозные учители. Корпус выстроился на плацу и ожидал начальство. Начальство  не заставило себя много ждать. Все распоряжения отданы. Батальон «на пра-а-во. Шагом марш!»

      В традиционной тетради нашего корпуса значится: «Оркестр в сопровождении не менее полуроты, выходя из здания корпуса, первым маршем играет «Тоску по родине» Традиция эта всегда соблюдалась. Стройные ряды Роты Его Высочества в черных шинелях двигались в город красивым шагом. Белые перчатки одновременно показывались то слева, то справа при отмахе рук. Картину эту редко приходилось видеть малышам находившимся в общем строю. Видели только при поворотах из одной улицы в другую, когда строй двигался углом, но и этого было достаточно чтобы вырасти мысленно вдвое, и тверже ставить ногу так что подошве жарко порой становилось. Чувство принадлежности к чему-то могучему, несокрушимому охватило всю детскую душу и гордость просилась наружу так, что уши краснели. Если малышам не удавалось как следует рассмотреть всю красоту строя роты Его Высочества, то жители города были во много лучшем положении. При первых звуках оркестра окна открывались и высовывались головы обывателей не раз уже наблюдавших подобное зрелище. Высыпала публика на тротуары,  и любовалась красотой кадетского строя.  наслаждением смотрели  сербские офицеры местного гарнизона на выправку и подтянутый вид молодежи, из рядов которой впоследствии выйдет не один офицер Югославской Армии. Следом за ротой Его Высочества шла вторая рота, стараясь не испортить общего впечатления. Хотя зеленые защитного цвета шинели и отсутствие белых перчаток не делали форму такой красивой, ее недостатки заменялись избытком стараний. Чем ближе к левому флангу, тем больше старания. Вот здесь где-то на самом левом фланге, среди последних рядов и маршировал в этот раз кадет Орлов. Полна была душа его  новым неиспытанным чувством красоты военного марша.  Раздирая до предела свой шаг, почти что в припрыжку, чтобы не отставать и не сбиться с ноги, старался он из всех сил, сожалея только об одном: «Еще пять лет до роты Его Высочества!» Для многих новичков первая военная прогулка была и первым сильным толчком в корпусные объятия. Но вот прошли по главной улице и у городского парка повернули направо. Непосредственно за парком находилось здание  Русского Девичьего Института.  В кадетской песне поется: «… И одно лишь утешенье был родной нам институт.» Среди не писанных, но всегда аккуратно исполняемых традиций Корпуса, была такая: проходя мимо здания института оркестр обязательно играл «по улицам ходила большая крокодила.» Была ли это просто шутка над институтками, или же была какая-то другая причина тому, Орлов не узнал никогда, но традиция эта соблюдалась до конца существования Корпуса. Много лет спустя, когда Орлов уже сам играл в оркестре, а институт уже был закрыт прекратив свое существование, проходя мимо здания бывшего института неизменно игрался все тот же марш, но, увы, никто в окна больше не смотрел. На этот же раз появлялись и исчезали девичьи головки, и любопытные глазки разгорались и исчезали отгоняемые от окон классными дамами. Самые светлые хорошие воспоминания о родном Институте сохранились почти у всех кадет кончивших корпус. Это было первое знакомство, первая встреча для кадета Орлова.

      38 лет тому назад закрылись двери родного корпуса. 42 года тому назад прекратил свое существование Мариинский Донской Институт.  Но светлые воспоминания теплых, чистых и искренних взаимоотношений этих двух учебных заведений годы не могут затмить. Родные по духу, по любви к своей великой Родине, по общности взглядов, эти две школы настолько тесно связаны между собой, что когда говоришь об одной, невольно вспоминаешь и другую.

      Дорожа традициями нашего корпуса, мне бы хотелось и сегодня  отметить нашу военную прогулку, как и в доброе старое время. Среди нас присутствует несколько бывших институток Мариинского Донского Института, оказавших нам высокую честь своим присутствием. Позвольте мне, от имени Княжеконстантиновцев,  обратиться к их многолетней председательнице Нонне Сергеевне Миклашевской и попросить ее передать всем институткам, что глубоко в сердце нашем мы храним светлые неизгладимые воспоминания.  СПАСИБО вам за это. Я получил разрешение от Нонны Сергеевны выделить еще одну из младших институток  присутствующих здесь.

      Когда мы встречаем институток, которые с горячей любовью вспоминают свой институт, в этом, господа, нет ничего необыкновенного. Но когда мы встречаем институтку, которая  с такой же горячей любовью вспоминает и наш корпус – это клад. Разрешите мне, господа,  приветствовать такую институтку, от которой я уже в течение тридцати шести лет слышу: «Любим мы одинаково горячо и Корпус и Институт» – Нину Николаевну Скворцову. Букет красных роз был поднесен Нине Николаевне Скворцовой под звуки марша «Дни нашей жизни» «По улицам ходила большая крокодила…».

      Очень довольными и усталыми вернулись  малыши с военной прогулки.  Масса новых переживаний, не испытанных до сих пор, переполняли душу и стремились наружу. На вечерних занятиях, закончив быстро уроки на завтра, Вася описал в письме родителям все подробности  сегодняшнего дня, утаив лишь то, что получил два наряда за не застегнутую пуговицу. Письмо свое он закончил горячей просьбой  рассказать все Пете-гимназисту, которого он про себя уже не называл иначе как длинногривым шпаком.

      Быстро текут первые дни в корпусе, за ними недели, и не успели малыши прийти в настоящий  кадетский вид как подготовления к корпусному празднику овладели всей жизнью корпуса. После уроков ежедневно сыгровки оркестра , вечером  репетиции драматического кружка, перед вечерними занятиями хор, гимнасты. После поверки – струнный оркестр.  На уроках пения разучивали «Наш Полк», Русский и Югославский гимны, Песнь дворянского полка.. Строевые экзамены, строевые занятия, поверка обмундирования и повсюду волшебное слово КОРПУСНОЙ. Художники всех классов рисуют прекрасные программы-папки, в которых будут вложена официальная  программа праздника. Необходимо нарисовать определенное количество таких программ для гостей и начальства, а кроме того у многих кадет есть  среди институток свои дамы сердца и для них делаются особые программы, и за них художники взымают соответственно с аппетитом и количеством заказов. Расчет почти всегда котлетами, коржами или пирожками. Прекрасный прием готовит своим гостям корпус, но далеко не все гости будут знать, что художественно  исполненная папка, преподнесенная кавалером влечет за собой не один голодный ужин или обед подносителю.

      За первые три месяца в корпусе Вася уже хорошо понял: все что делается, делается по правилам, которых ему не изменить, и что покориться судьбе  придется волей-неволей. Строевой экзамен был уже сдан и Вася уже был раза два в отпуску. Учение было вполне приличное и рождественские каникулы приближались с каждым днем.  Тоска по дому постепенно сменялась желанием приехать домой, чтобы рассказать , почему так хорошо в Корпусе,  а главное заткнуть  этого шпака Петю-гимназиста. Перед Рождественскими каникулами Корпусной и Роты Его Высочества праздники с приготовлениями к ним создавали такое праздничное настроение, что писать домой было некогда, и все больше и больше корпус втягивал в себя, когда-то  на смерть перепуганного малыша молившегося в первую ночь, чтобы родители забрали его домой.

      Быстро пролетели несколько недель подготовлений и в роте было вывешено долгожданное расписание Корпусного Праздника.

      4-го декабря по новому стилю в 9 часов утра репетиции зори с церемонией и парада. Отменяются второй и третий уроки. Ужин в 6 часов вместо 7 час. 30 мин. В 7 часов генеральная репетиция вечера. Форма одежды парадная.

      5-го декабря ужин в в 6 часов.  В 7 часов всенощная и панихида. В 9 часов Зоря с церемонией.

      6-го декабря. Корпусной праздник. Подъем в 7 часов. В 9 часов Литургия и молебен, в 11 часов парад.  Не знаю есть ли возможность описать то состояние, какое испытывали кадеты прочитав это объявление. Это нужно пережить в юношеские годы, чтобы понять, и никакими красивыми словами невозможно описать тот  комплекс чувств, которые охватывали всех кадет в тот момент: гордость, любовь к корпусу,  волнение о том пройдет ли все благополучно, ожидание производства, прибавка баллов за поведение, танцы с институтками, любознательность и любопытство малышей, для которых все это впервые, словом праздник – праздник во всем и для всех.

      4-го декабря, согласно расписанию,  прошла репетиция зори и парада, и вечером наступила для малышей долгожданная минута. Рота пошла в зал на генеральную репетицию вечера. Вся разница между генеральной репетицией и самым вечером была в том, что на репетиции не было танцев, присутствовали те, кто не будет на самом вечере, т.е. институтки  и кадеты младших классов, и между номерами программы, когда это требовалось, полковник Барышев, заведующий фотографическим кабинета корпуса,  с помощью двух или трех кадет старших классов делал снимки при вспышках магния.  В остальном программа не отличалась никак. В корпусном зале были расставлены рядами скамейки с проходом по середине. Войдя в зал, рота заняла правую сторону по ранжиру –малыши впереди, к сцене, а кто повыше, тот подальше.  Но вот раздалась команда «встать» и в зал попарно со сложенными на животиках руками стали входить долгожданные гости – маленькие институточки, и заняли левую сторону зала.

      Несколько старших кадет  по рядам разнесли гостям программы, а затем и кадетам были розданы такие же программы., только бракованные, признанные негодными при печатании. Либо криво напечатанные, либо с заплывшими буквами. Тем не менее разобрать их было возможно.

      Пришел директор корпуса и репетиция началась.

      Первая часть началась с драматического кружка. Шло Чеховское «Предложение». В темноте глаза Васи несколько раз отрывались от сцены и обращали свой взор в сторону белых пелеринок, где сидели такие же малыши и испытывали, вероятно,  такие же любопытные моменты. Детские взоры встречались случайно и быстро возвращались к сцене на несколько минут.

      По окончанию пьесы занавес раздвинулся и действующих лиц после поклона расставили в заранее придуманные для фотографирования позы. Полковник Барышев направлял на сцену свой допотопный фотографический аппарат и давал последние указания.  Один из помощников, насыпав магний на специальную дощечку с пистолетом, становился на табуретку в ожидании дальнейших приказаний. Когда все было готово полковник Барышев приказал потушить свет. Свет погас и в темноте раздалось: «Внимание, вспышка. На весь зал слышно было как щелкнул пистолет, но вспышки не произошло. Кадеты хором подхватили РАЗ, щелк, щелк ДВА, щелк три, четыре, пять. «Зажечь свет», приказал полковник. В тот самый момент, когда зажгли свет, феерически вспыхнул магний, и следом задрожал от хохота весь зал. Такой спектакль продолжался из года в год и никому не известно как наши фотографы умудрялись щелкать пистолетом не зажигая магния. Вся эта проделка делалась не только с целью , но и для того чтобы посмешить наших гостей, но и для того чтобы некоторым классным дамам «известное удовольствие» Дело в том, что классные дамы сидели на стульях в проходе между институтками и кадетами, и как только тушили свет некоторые из них, как было замечено,  вставали и размахивали руками на манер ветряных мельниц с целью помешать передаче пакета с письмами нашим дорогим гостям. Вот эта-то бесполезная гимнастика и доставляла главное удовольствие., так как пакет передавался совсем другим способом. После долгожданной вспышки вовремя  приступили к другой части программы. На сцене размещался духовой оркестр, занавес понимался и одновременно на сцену выходили четыре кадета с фанфарами, к которым были привешены малиновые прапора с вензелем. Как один остановились фанфаристы, повернулись лицом к залу и уперли в колено фанфары. Замер Орлов при виде этого великолепного зрелища и определенно решил во что бы то ни стало он в восьмом классе будет фанфаристом. Воцарилась совершенная тишина.  Еле слышно кто-то скомандовал «Раз, два» и как один человек, и оркестр и фанфаристы, понесли свои инструменты к губам.

      Марш Герольд традиционно открывал  второе отделение корпусного вечера. Этот марш навсегда в кадетских сердцах занимал с первого раза какое-то магическое, особое место на всю жизнь. Для Княжеконстантиновцев Герольд стал своим родным маршем, при звуках которого они моментально переносятся в родной корпус на корпусной праздник. Горели глаза у институток, горели гордостью кадетские сердца и было состояние общего восторга. Красота, зверски, малина, думал Орлов, и сердце его готово было вырваться из одиннадцатилетней груди. Затем струнный оркестр, хор, сольные выступления кадет, декламация, пение, опять духовой оркестр и т.п. и т.д. Постороннему глазу может быть и показалось бы странным, откуда столько талантливых молодых людей в одном учебном заведении; но Васе это не казалось странным ни на одну минуту, он уже прекрасно понял, что если и есть что талантливого на Божьем свете, то оно, конечно, в корпусе, а остальное, как бы оно хорошо ни было, все же отстает от НАС. Странно было только одно, что никто и никогда  Васю этому не учил, а вот как-то само собой создалось у него понятие «В нашем корпусе все же лучше».

      Заключительным моментом программы была кадетская девятка. Перед сценой были поставлены параллельные брусья, и разложены кожаные матрасы для предохранения падающих сорвавшихся. Преподаватель музыки ударил по клавишам рояля и и в зал вошли девять лучших гимнастов корпуса. Широкоплечий, мускулистые с узкой талией, в мягких гимнастических тапочках, в синих натянутых к носкам рейтузах, в белых безрукавках-тельниках с черным двуглавым орлом на груди.  Обойдя вокруг брусьев, остановившись и повернувшись лицом к залу, как один стали герои дня в гимнастическое «стоять вольно», заложив руки за спину.

      И понял Вася, что придется ему стремиться не только в фанфаристы. Проделав по одиночке общее для всех упражнение под гром аплодисментов,  гимнасты выступали вторично каждый со своим номером., т.е. ряд упражнений связанных в одно целое, но различное от остальных восьми кадет. В заключение была всей девяткой устроена пирамида на брусьях. От хлопанья ладоши были красные и побаливали,  восторгу не было конца и все существо Васи снова было охвачено чувством гордой принадлежности к чему-то общему, замечательно красивому, мощному и хорошему. Долго не могли заснуть малыши в ту ночь, перебирая в памяти свежепережитое и обменивались шепотом, когда потушили свет, что кому больше понравилось. Легкое чувство досады, что послезавтра на самом Корпусном им этого не увидеть, сменилось ожиданием первой ЗАРИ с Церемонией и первого парада.

      Прошла ночь и наступил  канун Корпусного праздника. Хотя уроки и были, но назвать их настоящими уроками было бы несправедливо. Преподаватели, сознавая состояние своих учеников,  отбывали фактически номер и лишь требовали тишины в классе. Художникам было позволено заканчивать программки. У Васи в классе их, правда, было всего трое, но несмотря на их одиннадцатилетний возраст , они все же могли изобразить нечто пригодное для нелюбимой классной дамы или еще какой-нибудь случайной гостьи, на которую не рассчитывали.  Программки-папки распределялись по художникам старшим кадетом ведающим этим делом, соответственно важности лица кому папка преподносится. Следовательно к первоклассникам и требования были вполне выполнимые. Церковники, т.е. кадеты прислуживающие в церкви, тоже не присутствовали на всех уроках, так как церковь приводилась в исключительный порядок. Чистились подсвечники, весь зал приводился в состояние хирургической чистоты. Часть счастливчиков малышей сидела в музыкалке и начищала до ослепительного блеска медные инструменты старших музыкантов в надежде, что тайком удастся, хоть неумело, но все таки издать какой-нибудь звук из начищаемого баритона или даже из геликона.  За это, правда, юный музыкант тут же почти всегда получал медным мундштуком по кумполу, так что оставалась шишка, но все же удовольствие было получено, а шишка свидетельствовала об этом.  В роте Его Высочества карандашом проводилась в длину всего коридора прямая линия, по которой выравнивает  носки весь батальон при построении. В канцелярии печатался приказ по корпусу с производством и прибавкой баллов по поведению, а прибавлять было кому. Словом, о каких уроках могла идти речь, и тем не менее время тянулось бесконечно. После занятий генеральная уборка, чистка обмундирования и последние приготовления прошли значительно быстрее. И, наконец, после ужина в парадной форме весь корпус пошел на всенощную с панихидой.

      Это было уже начало празднования.  Все господа офицеры при орденах и в парадных формах. Четыре священника  в сослужении. Кроме корпусного приглашены сегодня институтский, городской и из соседнего прихода священники. Панихида с большим поминовением, на которой помимо всех усопших Государей, шефов корпусов и всех высокопоставленных особ имевших отношение к кадетским корпусам, поминаются и все бывшие воспитатели, преподаватели и кадеты. Во время панихиды Орлов невольно обращает свой взор на висящие по боковым стенам зала доски с перечнем усопших кадет. Мысли в Васиной голове перебивают одна другую. Он начинает думать о том, что когда-то  кто-то из поминаемых ныне стоял также как и он сейчас, в канун Корпусного праздника в этой самой церкви, и также как и он ожидал праздника. Что-то случилось, его больше нет, но его не забыли, и после его смерти его помнят и молятся о нем также как в каждой семье молятся о свих усопших. Но ведь это же не семья. Это школа! Или это не просто школа?  В это время Вася замечает, что священник читает имена совершенно в том же порядке как на доске  слева от Васи. Это усопшие кадеты Крымского Кадетского корпуса. Тоже семья, думает Вася. И Государи, и Великие Князья, и вожди Белого Движения, и воспитатели, и кадеты – все вместе поминаются на одной панихиде. … значит… Весь корпус опускается на колени и хор поет «Вечную память».

      Панихида окончена. Корпус расходится по своим ротам. Через пятнадцать минут построение на зарю с церемонией. Несмотря на двухчасовое стояние в положении смирно,  перед построением на зорю усталость как рукой сняло и малыши наравне с кадетами старших классов разошлись по спальням, чтобы привести себя в порядок и взять фуражки. Тайком от начальства многие из кадет смазали козырьки постным маслом из лампадки до блеска. Васе хотелось сделать тоже самое. Он знал что начальство этого не разрешает, но тем не менее большинство кадет на это внимание не обращает. Пока он колебался  раздалась команда «Строиться по общему ранжиру» и Вася пулей вылетел в коридор. Рота выстроена, Вася стоит в первой шеренге. Раздается команда «На первый и второй расчитайсь1» Со страхом ждет Вася своего приговора, первый или второй?  Если первый, то будет стоять в первой шеренге, и после того как рота вздвоит ряды «Первый, второй; первый, второй… горохом несется с правого фланга. «Первый», говорит Васин сосед справа. «Второй» передает Вася и чувство досады охватывает его. «Ряды вздвой, направо сомкнись». Командир роты проходит строй и критическим взором осматривает первую шеренгу, делая  необходимые замечания и иногда переставляя кадет из одной шеренги в другую. Командир роты подходит  к ряду Орлова и останавливается перед кадетом стоящим впереди. «Это что за мода?» обращается он к стоящему перед Васей кадету. «Сотри сейчас же, поменяйся с Орловым местами». Вася становится вперед, а впереди стоящий его одноклассник, мрачно вытирая козырек носовым платком, становится на Васино место. Перестарался. Смазать козырек маслом, смазал, а растереть как следует, не растер. Осмотр окончен и рота отправляется на долгожданную зорю.

      В роте Его Высочества батальон выстраивается вздвоенными рядами, На самом правом фланге стоит взвод бывших кадет, приехавших в родной корпус на праздник.  Тут стоят кадеты многих выпусков, и старые и недавно окончившие. В этом взводе стоят офицеры Югославской армии, стоят юнкера военной академии, стоят доктора, студенты, агрономы, бедные и состоятельные – всех их выпустил из своих стен родной корпус и все они приехали на свои именины. С левого фланга, где стоит Вася их не видать, но все малыши знают о их присутствии и это придает особенную важность их внешнему виду. По другую сторону коридора  напротив строя длинной лентой стоят гости в ожидании начала, любопытно разглядывающие  перед собой стоящий строй. Наискосок справа от Васи стоит в парах группа институток старших классов, приглашенных на торжество. Они разглядывают малышей  и тихонько пересмеиваются. Страшно серьезными выглядят малыши и видимо это им комично. Вася косит глазами и встречается взором с гостями, они не в состоянии скрыть улыбки и Вася чувствует, что краснеет. Прямо напротив Васи стоит группа родителей, приехавших на праздник. Чуть левее, опираясь на палку,  стоит старичок в мундире защитного цвета и в полковничьих погонах. Он из Белоцерковского инвалидного дома. Сморщенное лицо, обрамленное белой бородкой с такими же белыми усами, напоминает Васе  фотографии, которые он видел в Ниве. Старый полковник, думает Вася, и глаза его встречаются с глазами старика.  Добрая старческая улыбка говорит Васе, что он своим видом радует старика. Вдали слева хлопнула дверь и батальон, как один,  исполняя команды командира роты, провернула головы налево. Грянул оркестр «Наш Полк», дрожь охватило все тело. В сопровождении дежурного по корпусу мерными шагами к строю подходил директор.  С правого фланга навстречу ему с рапортом шел командующий батальоном.

      Приняв рапорт, директор корпуса прошел до середины строя и около ротной иконы повернулся лицом к строю.  Оркестр смолк.  После нескольких слов директор приказал приступить к повестке и заре.

      Оркестр сыграл зарю, горнист сыграл повестку. Директор обратился ко всем присутствующим с речью, в которой перечислил все корпуса праздновавшие  свой корпусной праздник в тот же день, подчеркнул ту неразрывную связь, которой все корпуса связаны между собой и напомнил еще раз о том, почему особенно Княжеконстантиновцам следует высоко держать честь родного корпуса и кадетское имя. Вот почему в сегодняшний день мы выделяем лучших из вас «для примера остальным»», обратился к строю директор.  «Вице-унтер-офицер Маслов», выкрикнул директор. С правого фланга роты послышались отчетливые шаги вызванного кадета, который дойдя до директора, остановился и повернулся к нему лицом. «Поздравляю тебя  Вице Фельдфебелем». «Покорно благодарю, Ваше Превосходительство», ответил вновь произведенный фельдфебель. «Старший кадет Ламзаки», опять отчетливые шаги, остановка, поворот и голос директора: «Поздравляю тебя вице-унтер-офицером и назначаю знаменщиком нашего славного знамени». «Покорно благодарю, Ваше Превосходительство». Орлов все это только слышал. С левого фланга, где стояли малыши, ничего не было видно, стоя в положении «смирно», тем не менее все стоявшие рядом с Орловым, как и он сам, прекрасно знали что происходило в каждую секунду производства. Директор брал золотую нашивку у стоящего на шаг от него дежурного по корпусу и продевал ее под погон вызываемого кадета, так что два конца нашивки свешивались с погона на грудь. После этого директор жал рук произведенному и обменивался с ним поцелуем. Вслед за знаменщиком было вызвано еще пять кадет. Церемония была одна и та же, вновь произведенные стояли перед директором посредине фронта. Сказав несколько слов счастливцам, Директор провозгласил вновь произведенным кадетское «Ура». Как гром раздалось русское раскатистое «Ура» из трехсот с лишним молодых глоток, и не слышал Орлов ничего подобного с того памятного дня, когда после первого молебна перед началом учебного года в корпусном зале кричали кадеты «Ура» родному корпусу, и когда ему это было тогда непонятно. На этот раз кричал и сам Орлов, и кричал он не из стадного чувства,  а из глубины своей детской, переполненной новым хорошим чувством души, горя от радости и восторга, стараясь перекричать рядом стоящих товарищей.  Смолкло ура. «По местам», и вновь произведенные кадеты промаршировали на правый фланг роты. «Читайте приказ», обратился  директор к командующему батальоном.

      Полковник Чудинов, командир Роты Его Высочества, вышел на середину фронта и начал читать приказ по корпусу, в котором были перечислены все произведенные кадеты и далее перечислялись имена кадет, которым педагогический комитет постановил прибавить  баллы за поведение. В отличие от простых субботних приказов по корпусу, ввиду присутствия гостей в приказе не упоминалось с какого балла на какой прибавлялось такому-то кадету. На корпусной читалось: «Прибавить по одному или по два балла за поведение…» и перечислялись фамилии кадет. Что касается кадет чьи фамилии упоминались, им был точно известен новый балл по поведению, что же касается гостей, то им было вольно предполагать, что всем прибавили на пять. В корпусе в то время была пятибальная система. Приказ окончен. Перекличка. На молитву.  Горнист сыграл сигнал на молитву.  «Коль славен наш Господь в Сионе», играл оркестр и была величественна картина в корпусном коридоре. Общая молитва всем корпусом вне церкви соединяла воедино и первоклассников и старшего кадета, и бывших кадет, и начальство, и всех присутствующих. Чувствовалось величие Божие, и при звуках этого гимна-молитвы были полны благодарности  к Всевышнему кадетские сердца, за родную кадетскую семью, за родной корпус, за то что сподобил Он из праздновать так славно их корпусной праздник. «Везде, Господь, везде Ты славен. И в корпусе Слава Господня чувствовалась в тот вечер сильнее чем где бы то ни было.

      После «Коль славен» всем корпусом пели «Песнь Дворянского Полка», «Братья все в одно моленье», «Спаси, Господи, люди Твоя, «Отче наш». Поминовение всех усопших прочел старший кадет.

      «Накройсь».  Церемониал зари окончен. Под звуки марша вторая рота пошла к себе. Не успели еще остановиться у себя как снизу раздалось на весь корпус ура. Качали  фельдфебеля и вновь произведенных унтер-офицеров. Расходились малыши по спальням полные впечатлений второй день подряд. И опять долго не могли заснуть они вспоминая то, что только что пережили. Новые переживания ожидали их завтра.

      В семь часов утра, в день корпусного праздника, когда горнист играл подъем, подымать уже было некого. Вся спальня малышей щебетала уже до первого сигнала, даже самые большие любители поспать и те уже трепались во всю, авторитетно разбирая, что было и чего не было. Постороннему человеку было бы невозможно отличить правду от вымысла в разговорах первоклассников в то утро.  Все было так торжественно и напыщенно, что и ложь могла показаться правдой, а правда вымыслом. Откуда малыши выкапывали свои новости, никому неизвестно. Многое было результатом собственного воображения. Это воображение было настолько талантливо, что даже совпадало с истиной. Так или иначе,  тема была одна, а писателей множество, и оставалось только выбирать автора, стиль которого больше нравился. После утренней молитвы пошли на чай.  На корпусной традиционно вместо чая с хлебом подавали кофе с галетами,  и дежурный офицер говорил очень редко пользуемые им слова  «Можно разговаривать». Четыре раза в год можно было малышам болтать за столом:  на Корпусной Праздник,  на праздник Роты Его Высочества, на свой ротный праздник и в день Св. Причастия.

      Завтрак окончен, у себя в спальной комнате малыши переодеваются к церкви, откуда-то слышится «Ура». Орлов вылетает в коридор и впервые видят как как группа кадет подкидывает в воздух вчера произведенных вице-унтер-офицеров. Дело в том, что вновь произведенные в день корпусного праздника утром шли в швальню, где им нашивали нашивки. Когда новый, на кадетском языке, вице пуп подходил к дверям швальни на него из-за угла набрасывалось несколько кадет старшего класса второй роты и буквально втягивали его в роту, где общими усилиями его подхватывали и под громогласное  несмолкаемое ура подбрасывали в воздух. Так по очереди чествовали всех новопроизведенных. Начальство этому особенно не препятствовало, да и вообще в день корпусного праздника все, даже самые лютые из зверей,  укрощались и доброе слово или улыбка заменяли выговор и свирепый вид.  Да оно и понятно, был «Корпусной». Торжественно была отслужена литургия.  В церковь было внесено знамя Полоцкого кадетского корпуса,  которое считалось всеми кадетами «нашим знаменем».  Начался молебен. Присутствие знамени на молебне  имело колоссальное значение  для всех кадет. Княжеконстантиновцы всегда считали себя сыновьями Полоцкого кадетского корпуса. И преемственность корпусов и та нерушимая связь, о которой говорил директор накануне, подчеркивалась этим знаменем сильнее чем любыми словами. «Чье сердце за твои лоскутья не готово все блага позабыть и жизнь отдать свою»?  Молебен кончился и кадеты подходили к знамени. Под звуки марша военно-учебных заведений знамя вернули в музей, кадеты разошлись по ротам. Приготавливались к параду.

      На том же самом месте как и вчера оказался Орлов, когда батальон выстроился.  Почти те же лица оказались  напротив него. Старичок стоял опираясь на палку там же, только сегодня у него вид был более бодрый, торжественный.  На груди у него Вася разглядел среди прочих орденов, орден Св Георгия и Владимира с мечами. Старенькая офицерская фуражка сидела низко на голове козырьком почти прикрывая  верхнюю часть глаз.  Смотрел Вася на него и думал, что должен был в свое время сделать этот человек, чтобы заслужить эти ордена? Где он проливал свою кровь, этот старый инвалид, и что у него впереди? Как и накануне раздалась команда. Грянул оркестр встречу – Преображенский марш.  Директор подходил к строю в сопровождении  новопроизведенного вице-унтер-офицера, нового дежурного по корпусу. Остановившись посредине фронта, поздоровавшись и поздравив с корпусным праздником, директор обратился к кадетам с речью. Было провозглашено ура родине – великой России , с которой корпус не терял связи ни на одну минуту. Величественный гимн «Боже Царя Храни» в сопровождении оркестра пел весь корпус. Замерли все на своих местах, господа офицеры приложили руки к козырькам. Пел и Вася своим дискантом не отставая от баритонов Роты Его Высочества, не спуская глаз с ласкового старика. Дрожащая рука старика старательно поднесенная к козырьку вначале гимна постепенно опускалась ниже, и между козырьком и рукой уже можно было провести ладонь, но не сдавалось военное сердце стариковское. И почувствовал Орлов, что и он и этот старик-герой – одной семьи. Вася заметил как две струйки образовались на щеках полковника, и как быстро заморгали его глаза. В горле сдавило и петь стало невыразимо трудно. Вася отвел глаза и почувствовал, что они у него  тоже влажные, однако овладел собой, хотя все тело его дрожало мелкой дрожью.

      Здравица за приютившую корпус страну и Югославский гимн следовали за русским гимном. Наконец долгожданная здравица за Корпус с громогласным Ура  и всем корпусом исполненным песнью «Наш Полк», закончили речь директора.  «К церемониальному маршу», скомандовал директор и команда была повторена командирами рот.

Оркестр занял место в одном из классов посередине роты, директор корпуса отошел на заранее установленное место для принятия парада, гости сгруппировались вокруг него пока корпус перестраивался.

      По-ротно, по-взводно, на двухзводные дистанции, первая рота; «Первая рота повзводно на двухвзводные дистанции, первый взвод». Команды повторялись одна за другой и сердце малышей замирало на этот раз от страха, только бы не подгадить как-нибудь. «Первый взвод, шагом марш». Лихо проходят кадетские ряды мимо начальства и трудно сказать, какой взвод идет лучше. Играет оркестр  Старый Егерьский марш, ликует душа, парад в полной красоте. Прошла первая рота. Первый взвод второй роты следует, не уступая ни шагом, ни выправкой предыдущему взводу первой роты. Второй взвод не уступает первому, третий, в котором находится Орлов, уверен в том, что не уступает никому, старательно печатают малыши, соблюдая равнение. Вот прошли уже треть коридора, командир взвода взмахивает вверх руку и подносит ее к козырьку, одновременно весь взвод поворачивает головы направо, и детскими глазами ест начальство. Почему-то у всех стоящих рядом с директором нескрываемые улыбки на лице и Вася чувствует, что "«зверски"» идет третий взвод. "«Хорошо идете, третий взвод"» слышит Орлов голос директора. «Рады стараться, Ваше Превосходительство». «Хорошо отвечаете», подхватывает директор.  «Рады стараться, Ваше Превосходительство», выговаривая каждую букву кричит третий взвод, сознавая, что похвалили дважды, а впереди идущих ни разу.

      Ликуют малыши и по винтовой лестнице подымаются к себе в роту. Звуки оркестра все еще не смолкли, это проходит парадным маршем взвод бывших кадет. Бывшие питомцы родного гнезда вспоминают прошлые времена, и блестяще проходят мимо директора. Взводом командует старший по выпуску кадет. Это пестро одетая группа, но выправка прежняя,  шаг уверенный и вид бодрый радует сердце начальства, и вызывает зависть у тех счастливчиков, кому удается издали подсмотреть как проходит этот лихой взвод.  Из года в год передавалось, что лучше всего прошел взвод бывших кадет. В самом хорошем настроении проходит обед и день корпусного праздника.

      Бывшие кадеты с разрешением начальства сидят не группой вместе, а по одному или по два за столами, вперемешку со всем корпусом. Рядом с Васей сидит кадет с небольшой бородкой со значком корпуса в петлице. Он задает вопросы самые разнообразные, связанные с жизнью в корпусе. «Как твоя фамилия?» - обращается он к Васе. Вася вскакивает вытягивая руки по швам: «Кадет первого класса Орлов», не успевает  отчеканить Вася, как спросивший тянет его за рукав на скамью. «Чего ты вскочил?» «Так вы меня спросили», лепечет покраснев Вася. «Не вы, а ты. что ты традиций корпуса не знаешь? По традиции корпуса все мы на ты». Хотя Вася и прекрасно знал об этом, но когда впервые пришлось сказать «ты» человеку более чем дважды старше себя, то язык прилип к гортани и Вася сконфузился. Через пять минут страха не было и общий кадетский язык связал воедино всех.  Тем не менее уважение к старшему бывшему кадету было оказано во всем и беседовали малыши не как с чужим приехавшим незнакомцем, а как со своим старшим братом приехавшим навестить своих родных и близких. К концу обеда с него взяли слово, что он вечером придет в первый класс и приведет с собой еще нескольких бывших кадет. Дорогой гость был четвертого выпуска, Васин выпуск был двадцать пятым. После обеда все кадеты, кроме дежурных, были отпущены в отпуск. Группами ходили по городу малыши, у которых не было знакомых и обыкновенно заканчивали свой отпуск в кондитерской у Побединской. Старшие классы ходили  к другому кондитеру, к Могошу, но для малышей это было рискованно, так как можно было нарваться на какого-нибудь старшего кадета, любившего поцукать молодежь. По старой поговорке «береженого и Бог бережет» малыши покровительствовали кондитерской г-жи Побединской, да там и дешевле было.

      Вася Орлов заканчивал свой отпуск. Пройдя по главной улице Белой Церкви до конца, он с двумя товарищами поднялся на горку Голгофу, на которой были поставлены три креста.  С Голгофы вся Белая Церковь была видна как на ладони. Кадеты посмотрели на раскинувшийся у подножья горы городок, определили все знакомые постройки, и спустились вниз. Пройдя по главной улице еще разок, зашли в кондитерскую, где уже сидело несколько кадет малышей с двумя бывшими кадетами, и за счет последних уплетали  за обе щеки. Вновь вошедшие не успели еще сесть, за столик, как один из угощавших поманил их к себе и строгим голосом, не признающим возражений, велел выбрать пирожные и присоединиться к остальным. Выбор был не сложным.  90% малышей всегда выбирало «наполеон». Вошедшие не изменили общему правилу, и быстро познакомившись с бывшими кадетами,  занялись пирожными.

      Следует заметить, что почти каждый праздник несколько человек из приезжавших бывших кадет занимались подобного рода угощением малышей в городе. Дело в том, что кадеты первого класса на руках денег не имели, все деньги держались у офицера воспитателя, который вел строгий учет каждой копейки посылаемой родителями. Перед отпуском кадеты через старшего в классе записывались кто сколько динар хотел бы получить на руки в отпуск. Воспитатель сокращал желания всякого согласно наличным деньгам и выдавал соответственно просителю, при чем больше трех динар не давал. Таким образом и самый имущий, и самый неимущий большой разницы не представляли в отпуску. Цена «наполеону» была один динар и таким образом больше трех съесть было невозможно при всем желании. Все это прекрасно понимали приезжающие бывшие кадеты и поэтому всегда старались по возможности накормить досыта малышей,  если есть такой предел для кадетского желудка, и в особенности тех, кто был в средствах ограничен. Но чтобы не подчеркивать этой разницы всякий попавший под руку малыш был желанным гостем и пир бывал для всех. Вот на такой то пир попал в тот год и Вася Орлов. Много лет спустя, когда Вася уже был в роте Его Высочества, узнал он о том, что оба бывших кадета угощавших его пирожными на корпусной праздник в тот год были в то время нуждающимися студентами белградского университета, зарабатывая на жизнь и учение разноской молока ранним утром и случайными работами.  Удовольствие доставленное малышам стоило им не малых лишений и отказа в собственных удовольствиях. Приятно и горько сжалось сердце от такой новости. Но к тому времени Орлов уже знал много отрадных сторон кадетской жизни.

      Отпуск закончен и малыши группами и в одиночку возвращались в корпус к вечернему чаю. После чая столы из столовой убирались и зал приготовлялся к вечеру. Малыши это только знали, но видеть не могли ибо все сидели у себя в роте. К корпусному празднику все младшие классы обыкновенно украшались по мере сил и возможности. На стены развешивались выпускные ленты из цветной бумаги. На видном месте римскими цифрами обозначался выпуск. Все стены украшались погонами всех российских корпусов. В розетке жетон корпуса. Лампочки висевшие с потолка подвязывались таким образом, что освещали стены, и весь класс носил праздничный вид. Ужина в столовой не бывало так как столовые были разобраны и малышам традиционно выдавался ужин в классы, чай и большой кусок чайной колбасы в палец толщиной. Воспитатели, все кроме дежурного,  были в зале на вечере и за порядком следили старшие в классах. Внизу в зале торжество, доносятся звуки вальса, а младшие сидят на партах и пьют чай из кружечек для чистки зубов. На душе немного тоскливо и звуки музыки снизу болезненно дразнят детское сердце. Сидевший за обедом бывший кадет сдержал слово и пришел с группой стариков к малышам. Малыши обступили пришедших, усадив их за парты, и разговорам не было конца. Один из пришедших бывших кадет принес с собой большую железную банку  леденцов и передал старшему в классе для справедливого распределения среди всего класса. Дележ было постановлено произвести немедленно, куда были включены и гости, несмотря на их сопротивление. Время от времени приходили и уходили бывшие кадеты, вырвавшиеся с вечера на полчаса к малышам. Всех их охотно встречали и очень неохотно отпускали от себя первоклассники, взяв предварительно слово, что на следующий год посетители их не забудут.

      Приехавшие гости ходили из класса в класс, знакомились с малышами, делились корпусными новостями и старыми воспоминаниями.  Тема была общая и близкая и к концу вечера уже  была тесная связь между старым и малым.  Если для первоклассников каждый бывший кадет был новым знакомым, то для кадет второго класса и старше многие из приехавших были уже старыми знакомыми, с которыми они одновременно прожили год или более.

      Играет кадетский оркестр, кружатся пары в корпусном зале.  Бывшие кадеты прощаются с малышами и уходят вниз. Восемь часов 30 минут вечера, малышам пора укладываться. А внизу бал. Внизу веселье. Внизу красота. Неохотно, с тяжелым сердцем, как бы обиженные на свою судьбу, умываются малыши и ложатся спать. Завтра опять уроки – тоска на душе. Радостная мысль, что через две недели праздник Роты Его Высочества и, что не за горами Рождественские каникулы. Эти мысли отвлекают от обидных дум и малыши постепенно засыпают. Из зала доносится музыка.

      Прошли праздники и незаметно подошло время рождественских долгожданных каникул. Три с небольшим месяца прошло с тех пор как малыши расстались со своими родными и близкими.

      Из под материнского крылышка в суровую обстановку кадетской жизни должны были перейти все первоклассники. Возращение домой на три недели сулит много радостей и Вася Орлов ждет не дождется встречи с родителями и с свободным временем, хождением в гости, В кино, встречей с друзьями оставшимися в Белграде, и даже с Петей-гимназистом. Тщательный осмотр всего казенного обмундирования перед отъездом закончен.  Наставления о том как себя держать в отпуску щедро даются директором корпуса, ротным командиром, и воспитателем. Помните чье имя носите, не посрамите родной корпус и честь погона – это только основные требования. Наставления на все возможные и невозможные случаи жизни предвидятся, соответствующие указания даются. Но все это слушается  по необходимости, молодые рыцари уже более или менее вымуштрованы, и нового  почти ничего для них нет в напутственных словах. Начальство желает счастливого пути и прощается.

      24-е декабря, 4 часа 15 минут.  Станция Белград - Дунай. На вокзале большая группа  ожидающих приезда поезда.  Повсюду слышна русская речь. Это родители ожидают своих сыновей,  приезжающих на каникулы из кадетского корпуса. Настроение приподнятое и радостное. Поезд немного опаздывает, но вот-вот должен подойти. Нетерпение охватывает всех ожидающих. В это время поезд с отпускными уже проехал станцию Овчье, последнюю перед Белградом, и в поезде суматоха. С полок снимаются чемоданы, кадеты одевают шинели и старательно заправляют друг другу складки на спине, чтобы быть одетыми аккуратно и по форме. Ко всем наставлениям в корпусе добавляются еще последние от старшего в вагоне кадета, дающего их более строгой и угрожающей форме. Но вот поезд остановился и по одиночке из вагонов спрыгивают со ступенек кадеты с чемоданами в руках. Среди всех приехавших особенное впечатление оставляют малыши своим  детским серьезным видом. Большинство из них еще совсем недавно в коротеньких штанишках,  с зареванными мордочками лезли в те же вагоны как на заклание. Сегодня эти герои, выдержавши первое испытание разлуки.

Объятия, поцелуи, всем известная сцена встречи на станции. Вася еще из окошка увидел своих и, спустившись вниз быстро, протолкался к ним. После объятий и поцелуев начались бесконечные  расспросы родителей по дороге домой. «Боже как ты вырос и похудел!» охала поминутно Васина мать. «Какие у тебя грубые ботинки. Ногам не больно?» волновалась мать.  «Как ты можешь дышать? Ведь у тебя так туго затянут пояс! Сними его, детка, легче станет!» «Что ты, мамочка?» с упреком отвечал похлопывая Васю по плечу, Несколько раз по дороге Вася отдавал лихо честь встречным сербским офицерам, доставив удовольствие отцу своей отчетливостью. «Молодец», повторял отец.. «Неужели ты, Васенька, всем офицерам должен отдавать честь?» спросила мать. «Да, мамочка», отвечал Вася, хотя в душе не мог понять, как мама этого не знает.  Пришли домой. Сели за ужин. Чего только не приготовила мать для своего сына: все самое любимое Васино было на столе. Вася ел и отвечал на вопросы родителей. «Эх, мамочка, а какие в корпусе котлеты делают!» выпалил Вася с восторгом. Он не хотел обидеть мать, но невольно материнское сердце приняло это как сравнение, и легкая морщинка пробежала по материнскому лбу.  Вася рассказывал про корпус, постоянно вставляя словечки из кадетского жаргона: малина, зверь, шпак, шикарно, толк, шесть – пересыпали его рассказ. Слушали родители не спуская с него глаз. Мать усадила Васю рядом с собой на кровать и постоянно прижимала его к себе, целовала, и он отвечал своей сыновней лаской и было им обоим приятно бесконечно. Тем не менее чувствовало материнское сердце, что за этот небольшой сравнительно срок, у сына появилась новая привязанность к чему-то ей мало понятному. Вася с такой гордостью рассказывал о корпусе, о корпусном празднике, о военной прогулке, о новых товарищах, о кадетских проделках, о всем «зверском», что было в корпусе. и почувствовала мать, что она начинает ревновать. Отец сравнивал порядки своего и Васиного корпуса. Вася стал его расспрашивать, и отец с сыном нашли новую тему для разговоров,  в которых оба получали громадное удовольствие. Ночь подкралась незаметно и, искупавшись в ванной, в новой к васиному приезду купленной пижаме, улегся он в кровать. Мать с ужасом разглядывала нижнее неказистое кадетское белье, за которое Вася заступался как мог. Вообще стоило что-то сказать о корпусе или о чем-то связанным с корпусом как-нибудь мало-мальским могущим задеть кадетское самолюбие, как Вася лез на дыбы и старался защитить свое новое гнездо.  Вася уже крепко спал, сидели родители любуясь своим единственным сыном, отец в кресле, а мать рядом со спящим, гладя его по остриженной наголо голове. Время от времени ласково, нежно, как только может мать целовать, целовала она его, стараясь не тревожить сна.  В каждом поцелуе своем вкладывала она всю свою душу и все свое сердце.  В конце концов не выдержала она и прижалась своим лицом к лицу своего единого сына, и быстро, быстро потекли из глаз у нее слезы и заколыхалась грудь. «Воин ты мой», с горечью сквозь слезы, сказала она.  А воин спал как ни в чем не бывало.