Капитан Лавров умер славной смертью...

В 1929 году моя мать отвезла меня  в затерянный где-то  в Боснии, в Югославии, провинциальный городок Горажде, где в то время существовал Донской Императора Александра III –го кадетский корпус. С малых лет, окруженные русским укладом и бытом, там впитывали в себя кадеты глубокую любовь ко всему русскому, и он являлся как бы островком России за границей, сумев воспитать русскими сотни молодых людей и подготовить их к суровой жизни и к предстоящим тяжелым испытаниям.

За спиной у Донского корпуса были бурные, часто критические этапы : Симферополь, Евпатория, Буюк-Дэрэ,Тель-ель-Кебир, Измаилия, Стрниште, Билече. Только в Горажде в1926 году окончились скитания, и до 1933-го года под сенью Императора Александра III делалось там дело, начатое в Новочеркасске в 1883 году.   Я попал в Горажде точно так, как попал в Белогородскую крепость в свое время Петр Андреевич Гринев из «Капитанской дочки» Пушкина. Реку Яик заменила река Дрина, на берегах которой стояло здание корпуса.

Был там и Иван Кузьмич Миронов в лице моего воспитателя, однорукого капитана Павла Ивановича Лаврова. Была и капитанша — супруга Павла Ивановича, которая всем нам малышам старалась заменить мать, помогала готовить уроки, наказывала за проказы и угощала чаем с булкой за хорошие отметки, отрывая на это средства из своего скромного бюджета. Маши у Лавровых не было, но был своего рода Пугачев.

Капитан Лавров умер славной смертью — его расстреляли большевики по прибытии своем в Югославию в 1945 году. Когда призвали они его к допросу, то ответил он, наверное, следователю словами Ивана Кузьмича: "Ты мне не государь, а вор и самозванец", — и махнул следователь белым платком и расстреляли капитана. Да упокоит Господь душу его со святыми на Руси просиявшими!

Директором корпуса был боевой генерал Евгений Васильевич Перрет, георгиевский кавалер, повелевавший в двух страшных войнах судьбами тысяч бойцов, а сейчас имевший под своим началом горсточку детей, юношей и офицеров. Нашим корпусным священником был другой георгиевский кавалер, протоиерей Иван Федоров с крестом на Георгиевской ленте, заслуженной на крейсере "Память Меркурия". Боевой генерал Петр Еманов, командир 3-й сотни, опаленные порохом Каховки и Перекопа полковники Владимир и Яков Рещиковы. Преподаватели: блестящий полковник Генерального штаба Сергиевский, профессор Седлецкий и строгий Солошенко. Был там наш друг в беде фельдшер Гаврило Мартынов и был простой казак каптенармус, выдающий нам огромные, не по ноге солдатские ботинки, вахмистр Вербицкий.
     Да простит мне Господь, что не упоминаю я всех русских людей, давших нам то богатство, которым обладали они в таком неизмеримом количестве — они дали нам Россию, которой гордился Державин, которую воспевал Пушкин, в которую верил Тютчев... Благодаря им на далеких берегах Дрины мы стали русскими. Они дали нам тот язык, который в те далекие годы был нам "поддержкой и опорой: наш великий, могучий, свободный и правдивый русский язык".

В далекой Горажде генералы, скромные полковники и капитаны, простые вахмистры и фельдшеры исполняли долг, завещанный им от Бога, и мы, горсточка донских кадет, свидетельствуем сегодня об этом в златоглавой Москве и в блистательном Петербурге перед всем честным народом.

      Был у нас "дядькой" в приготовительном классе вице-вахмистр и "казак душою" Павел Глущенко. При первом же знакомстве с ним мне стала ясной моя роль в предстоящей с ним игре — он будет казаком, а я буду разбойником. Он был моим первым учителем. При его помощи и крепкой руке я стряхнул с себя все разбойничьи повадки и по сей день уважаю чужую собственность, люблю казачьи песни и страдаю, когда казаков обижают свои и чужие...

Маленькая Горажда в то время была странным городом. Тогда она была русским островком  окружающем его магометанским миром. Можно сказать, что полгорода было русским. Всюду слышалась русская речь, то и дело звонили колокола (вернее, рельсы, которые их там заменяли), по узким кривым улицам спешили куда-то русские офицеры в форме, близорукие профессора в пенсне, пожилые и молодые русские женщины, и всюду шныряли кадеты всех возрастов — маленькие, большие, в отдельности или в строевом порядке. А совсем рядом ходили здоровенные башибузуки в огромных шароварах, с кинжалами, а иногда и с допотопными пистолетами за поясом, а местные женщины ходили с лицами закрытыми  черной чадрой.

Первый день в Донском корпусе.

      Позвольте же мне ввести вас в странный мир Горажды на миг, на пятнадцать минут, данный мне для сегодняшнего доклада.  Вот корпус  в полном составе идет на военную прогулку. Впереди шагает седой полковник Николай А. Чудинов, за ним наш духовой оркестр с капельмейстером Собченком, дальше отбивают шаг щеголи-молодцы первой сотни, а за ними бодро марширует вторая сотня и отстающая, не в шаг, третья, с малышами, беспогонными приготовишками, в хвосте. А совсем сзади, за стройной колонной, наш обоз, уж совсем беспардонная штатская компания с фельдшером во главе, с его главным лекарством, неизменным йодом, которым мажутся беспощадно у нас раны, болячки и в особенности воспаленные гланды. Последними спешат и спотыкаются, отстают и пьют лимонады наши корпусные дамы в платочках и с зонтиками.
      Гремит походный марш, ухает в такт большой барабан и трещит маленький, и бьют в литавры, а в промежутках раздражает слух правоверных мусульман залихватская солдатская песня:

      Взвейтесь, соколы, орлами,

      Полно горе горевать,

      То ли дело под шатрами

      В поле лагерем стоять....

            Раз, два. Раз, два...

И у всех, у малых и больших, сердце сжимается как-то странно, и новое чувство, появившееся впервые здесь, в этом резервном батальоне недавно отступившей армии, овладевает нами. Мы ее остатки! Мы та дивизия, которой нет у Папы Римского, готовы к бою, готовы сложить свои обстриженные под ноль головы "за Русь святую и за Царя"! Это чувство и желание настолько заразительно, что овладевает оно и моими одноклассниками -- сербом Велимиром Йовановичем, и татарином Херсоном Чюрюмовым, и хорватом Антоном Паращаком!
      Но не только днем беспокоим мы правоверных мусульман. Раз в году, в полночь, все мы идем крестным ходом с хоругвями и с иконами под громкий колокольный перезвон наших колоколов по улицам города. И дойдут наши песнопения каким-то таинственным образом до российских далеких полей. О военной прогулке и о крестном ходе расскажут там воробьям да воронам журавли, которые пролетают на север высоко над Гораждой по своим неведомым нам воздушным дорогам... В России в то время разговаривать с иностранными журавлями запрещалось, и никто не знал о существовании в далекой Боснии Донского Императора Александра III -го кадетского корпуса.

Зимний морозный вечер в Горажде, небо усеяно яркими звездами, которые сияют сейчас и над Москвой и над  покинутым совсем недавно Новочеркасском. Мы знаем, что здесь, в Горажде, мы временные гости, что придет время, и мы вернемся в Россию. Скрипит снег под ногами, но Дрина еще не замерзла и по ее коричнево-шоколадным волнам плывут, медленно качаясь, тысячи стволов срубленных деревьев, сплавляемых на лесопильные заводы вниз по реке.
       На высоком минарете недалекой мечети давно закончил свои ежедневные заклинания муэдзин. Ночь спускается на наш корпус и на его молодых и старых обитателей. Дежурные по классам несут в свои холодные помещения керосиновые лампы из заправочной, находящейся, как и полагается во всякой крепости в некотором отдалении от главных зданий, и огромные тени от зажженных фонарей мелькают по стенам корпусных зданий и по крышам бараков первой сотни.
      Преподаватель русского языка полковник Петр Савченко зажег уже свой волшебный керосиновый фонарь и священнодействует, готовится показать маленьким и большим волшебные картинки, дополняющие его лекции в классах. Чтобы привлечь легкомысленную молодежь 3-й сотни, как приманка, показываются сперва картинки с Максом и Морицем и разноцветные "комикс" из приходящих в корпус с большим запозданием американских газет.
      Публики набивается целый зал — делать вечером нечего, в классном помещении холодно, а тут можно погреться у печки, можно принять участие в маленькой драке за близкое место к фонарю или к печке, можно выпустить из кармана мышку или ворону, хоть паники они в мужской аудитории не вызывают — ведь все здесь "казаки". Можно поулюлюкать при расплывшемся не в фокусе изображении Малюты Скуратова, выразить восторг и восхищение Ермаком Тимофеевичем.

А впереди вечерние занятия, спартанский ужин и крепкий сон в солдатской кровати с волшебными снами об Илье Муромце, о генералиссимусе Суворове, о великом Петре, обо всем том, о чем рассказывали нам на уроках вчера и сегодня покинувшие родину верные своей присяге добрые и незабываемые русские люди.
      И только о далекой тропической Венесуэле, о Карибском море и о полноводном Ориноко, о тех местах, где придется ему жить более полувека, не приснится сон маленькому приготовишке Донского Императора Александра III -го кадетского корпуса в недавно ставшем известным всему миру югославянском маленьком городишке – в Горажде.
       Не закрывайте дверь в спальню приготовительного класса, теплей от этого там не станет. Не говорите шепотом. Ни бурлящая совсем рядом под окном река, ни огромные бревна, перекатывающиеся с грохотом с волны на волну, ни перекликающиеся высоко в небе журавли не способны вырвать будущего кадета из мира, открывшегося ему волшебным керосиновым фонарем. Он сейчас берет Очаков с генералиссимусом Суворовым, защищает Севастополь с адмиралом Нахимовым. В бескрайних степях наступает он с генералом Корниловым. Только горнист завтра, темным утром, без четверти шесть, вернет его к суровой, холодной действительности......

Мы получили  недавно из Сан Франциско замечательную статью однокашника Алеши Истомина о прошедшем недавно Заключительном  ХХ1-м кадетском съезде в Сербии. Прочтя статью, побывали мы благодаря Алеше в далеком Белграде, побывли и в Белой Церкви. Корпусное здание заброшено и пусто. Городское кладбище прибранно и встретило нас своими старыми и новыми крестами и памятниками.

В далеком зарубежьи, в Северной и Южной Америке, благодаря Алеше, мы вспомнили наших воспитателей и товарищей. В корпусном здании  побывали мы в наших пустующих спальнях, столовых и даже в большом церковном зале, в котором сохранились чудом даже некоторые старые надписи с буквой «ять» и с старым «твердым знаком». Весь этот почивающий кадетский мир охраняет в далекой Сербии одинокий сербский солдат у шлагбаума....

Благодаря Алеше побывалии мы и на другом «кладбище», на «скотском гроблье» /название свалки подохших животных/, где уже более шестидесяти лет почивает с другими товарищами без памятника и без венка капитан Павел Иванович Лавров.

.... Дальше мы поехали за городъ где среди полей,       кустарниковъ и маленьких деревьевъ находится  такъ называемое «скотстско гроблье». Тамъ сбрасывали больныхъ животных и тамъ расстреливали нашихъ воспитателей и  преподавателей. Это была очень печальная картина. Автобусъ до этого места доехать не могъ и мы шли пешкомъ довольно долго не по дороге, а просто по земле съ камнями, съ корнями итд. Намъ было сказано, что расстреливали там титовцы, а не красноармейцы /???/.

 / выдержка из  отчета Алеши Истомина./

       Внимайте русские люди: вот как умер и как похоронен наш отец, наш капитан Павел Иванович Лавров и его товарищи....

                                                              Борис Плотников